Онлайн всего: 1 Гостей: 1 Пользователей: 0
|
|
Понедельник, 29.04.2024, 01:37 |
|
Приветствую Вас Гость | RSS |
Сергей Есенин...
Не жалею, не зову, не плачу...
Поэтический проект Виктора Позднякова |
Главная | Регистрация | Вход |
1923 год
Стихотворения 1923 годаЭта улица мне знакома, И знаком этот низенький дом. Проводов голубая солома Опрокинулась над окном.
Были годы тяжелых бедствий, Годы буйных, безумных сил. Вспомнил я деревенское детство, Вспомнил я деревенскую синь.
Не искал я ни славы, ни покоя, Я с тщетой этой славы знаком. А сейчас, как глаза закрою, Вижу только родительский дом.
Вижу сад в голубых накрапах, Тихо август прилег ко плетню. Держат липы в зеленых лапах Птичий гомон и щебетню.
Я любил этот дом деревянный, В бревнах теплилась грозная морщь, Наша печь как-то дико и странно Завывала в дождливую ночь.
Голос громкий и всхлипень зычный, Как о ком-то погибшем, живом. Что он видел, верблюд кирпичный, В завывании дождевом?
Видно, видел он дальние страны, Сон другой и цветущей поры, Золотые пески Афганистана И стеклянную хмарь Бухары.
Ах, и я эти страны знаю - Сам немалый прошел там путь. Только ближе к родимому краю Мне б хотелось теперь повернуть.
Но угасла та нежная дрема, Все истлело в дыму голубом. Мир тебе — полевая солома, Мир тебе — деревянный дом!
<1923>
x x x
Я усталым таким еще не был. В эту серую морозь и слизь Мне приснилось рязанское небо И моя непутевая жизнь.
Много женщин меня любило, Да и сам я любил не одну, Не от этого ль темная сила Приучила меня к вину.
Бесконечные пьяные ночи И в разгуле тоска не впервь! Не с того ли глаза мне точит, Словно синие листья червь?
Не больна мне ничья измена, И не радует легкость побед, - Тех волос золотое сено Превращается в серый цвет.
Превращается в пепел и воды, Когда цедит осенняя муть. Мне не жаль вас, прошедшие годы, - Ничего не хочу вернуть.
Я устал себя мучить бесцельно, И с улыбкою странной лица Полюбил я носить в легком теле Тихий свет и покой мертвеца...
И теперь даже стало не тяжко Ковылять из притона в притон, Как в смирительную рубашку, Мы природу берем в бетон.
И во мне, вот по тем же законам, Умиряется бешеный пыл. Но и все ж отношусь я с поклоном К тем полям, что когда-то любил.
В те края, где я рос под кленом, Где резвился на желтой траве, - Шлю привет воробьям, и воронам, И рыдающей в ночь сове.
Я кричу им в весенние дали: "Птицы милые, в синюю дрожь Передайте, что я отскандалил, - Пусть хоть ветер теперь начинает Под микитки дубасить рожь".
<1923?>
x x x
Мне осталась одна забава: Пальцы в рот — и веселый свист. Прокатилась дурная слава, Что похабник я и скандалист.
Ах! какая смешная потеря! Много в жизни смешных потерь. Стыдно мне, что я в бога верил. Горько мне, что не верю теперь.
Золотые, далекие дали! Все сжигает житейская мреть. И похабничал я и скандалил Для того, чтобы ярче гореть.
Дар поэта — ласкать и карябать, Роковая на нем печать. Розу белую с черною жабой Я хотел на земле повенчать.
Пусть не сладились, пусть не сбылись Эти помыслы розовых дней. Но коль черти в душе гнездились - Значит, ангелы жили в ней.
Вот за это веселие мути, Отправляясь с ней в край иной, Я хочу при последней минуте Попросить тех, кто будет со мной, -
Чтоб за все за грехи мои тяжкие, За неверие в благодать Положили меня в русской рубашке Под иконами умирать.
<1923>
x x x
Заметался пожар голубой, Позабылись родимые дали. В первый раз я запел про любовь, В первый раз отрекаюсь скандалить.
Был я весь — как запущенный сад, Был на женщин и зелие падкий. Разонравилось пить и плясать И терять свою жизнь без оглядки.
Мне бы только смотреть на тебя, Видеть глаз злато-карий омут, И чтоб, прошлое не любя, Ты уйти не смогла к другому.
Поступь нежная, легкий стан, Если б знала ты сердцем упорным, Как умеет любить хулиган, Как умеет он быть покорным.
Я б навеки забыл кабаки И стихи бы писать забросил, Только б тонко касаться руки И волос твоих цветом в осень.
Я б навеки пошел за тобой Хоть в свои, хоть в чужие дали... В первый раз я запел про любовь, В первый раз отрекаюсь скандалить.
1923
x x x
Ты такая ж простая, как все, Как сто тысяч других в России. Знаешь ты одинокий рассвет, Знаешь холод осени синий.
По-смешному я сердцем влип, Я по-глупому мысли занял. Твой иконный и строгий лик По часовням висел в рязанях.
Я на эти иконы плевал, Чтил я грубость и крик в повесе, А теперь вдруг растут слова Самых нежных и кротких песен.
Не хочу я лететь в зенит, Слишком многое телу надо. Что ж так имя твое звенит, Словно августовская прохлада?
Я не нищий, ни жалок, ни мал И умею расслышать за пылом: С детства нравиться я понимал Кобелям да степным кобылам.
Потому и себя не сберег Для тебя, для нее и для этой. Невеселого счастья залог - Сумасшедшее сердце поэта.
Потому и грущу, осев, Словно в листья в глаза косые... Ты такая ж простая, как все, Как сто тысяч других в России.
1923
x x x
Пускай ты выпита другим, Но мне осталось, мне осталось Твоих волос стеклянный дым И глаз осенняя усталость.
О возраст осени! Он мне Дороже юности и лета. Ты стала нравиться вдвойне Воображению поэта.
Я сердцем никогда не лгу, И потому на голос чванства Бестрепетно сказать могу, Что я прощаюсь с хулиганством.
Пора расстаться с озорной И непокорною отвагой. Уж сердце напилось иной, Кровь отрезвляющею брагой.
И мне в окошко постучал Сентябрь багряной веткой ивы, Чтоб я готов был и встречал Его приход неприхотливый.
Теперь со многим я мирюсь Без принужденья, без утраты. Иною кажется мне Русь, Иными — кладбища и хаты.
Прозрачно я смотрю вокруг И вижу, там ли, здесь ли, где-то ль, Что ты одна, сестра и друг, Могла быть спутницей поэта.
Что я одной тебе бы мог, Воспитываясь в постоянстве, Пропеть о сумерках дорог И уходящем хулиганстве.
1923
x x x
Дорогая, сядем рядом, Поглядим в глаза друг другу. Я хочу под кротким взглядом Слушать чувственную вьюгу.
Это золото осеннее, Эта прядь волос белесых - Все явилось, как спасенье Беспокойного повесы.
Я давно мой край оставил, Где цветут луга и чащи. В городской и горькой славе Я хотел прожить пропащим.
Я хотел, чтоб сердце глуше Вспоминало сад и лето, Где под музыку лягушек Я растил себя поэтом.
Там теперь такая ж осень... Клен и липы в окна комнат, Ветки лапами забросив, Ищут тех, которых помнят.
Их давно уж нет на свете. Месяц на простом погосте На крестах лучами метит, Что и мы придем к ним в гости,
Что и мы, отжив тревоги, Перейдем под эти кущи. Все волнистые дороги Только радость льют живущим.
Дорогая, сядь же рядом, Поглядим в глаза друг другу. Я хочу под кротким взглядом Слушать чувственную вьюгу.
1923
x x x
Мне грустно на тебя смотреть, Какая боль, какая жалость! Знать, только ивовая медь Нам в сентябре с тобой осталась.
Чужие губы разнесли Твое тепло и трепет тела. Как будто дождик моросит С души, немного омертвелой.
Ну что ж! Я не боюсь его. Иная радость мне открылась. Ведь не осталось ничего, Как только желтый тлен и сырость.
Ведь и себя я не сберег Для тихой жизни, для улыбок. Так мало пройдено дорог, Так много сделано ошибок.
Смешная жизнь, смешной разлад. Так было и так будет после. Как кладбище, усеян сад В берез изглоданные кости.
Вот так же отцветем и мы И отшумим, как гости сада... Коль нет цветов среди зимы, Так и грустить о них не надо.
1923
x x x
Ты прохладой меня не мучай И не спрашивай, сколько мне лет, Одержимый тяжелой падучей, Я душой стал, как желтый скелет.
Было время, когда из предместья Я мечтал по-мальчишески — в дым, Что я буду богат и известен И что всеми я буду любим.
Да! Богат я, богат с излишком. Был цилиндр, а теперь его нет. Лишь осталась одна манишка С модной парой избитых штиблет.
И известность моя не хуже, - От Москвы по парижскую рвань Мое имя наводит ужас, Как заборная, громкая брань.
И любовь, не забавное ль дело? Ты целуешь, а губы как жесть. Знаю, чувство мое перезрело, А твое не сумеет расцвесть.
Мне пока горевать еще рано, Ну, а если есть грусть — не беда! Золотей твоих кос по курганам Молодая шумит лебеда.
Я хотел бы опять в ту местность, Чтоб под шум молодой лебеды Утонуть навсегда в неизвестность И мечтать по-мальчишески — в дым.
Но мечтать о другом, о новом, Непонятном земле и траве, Что не выразить сердцу словом И не знает назвать человек.
1923
x x x
Вечер черные брови насопил. Чьи-то кони стоят у двора. Не вчера ли я молодость пропил? Разлюбил ли тебя не вчера?
Не храпи, запоздалая тройка! Наша жизнь пронеслась без следа. Может, завтра больничная койка Упокоит меня навсегда.
Может, завтра совсем по-другому Я уйду, исцеленный навек, Слушать песни дождей и черемух, Чем здоровый живет человек.
Позабуду я мрачные силы, Что терзали меня, губя. Облик ласковый! Облик милый! Лишь одну не забуду тебя.
Пусть я буду любить другую, Но и с нею, с любимой, с другой, Расскажу про тебя, дорогую, Что когда-то я звал дорогой.
Расскажу, как текла былая Наша жизнь, что былой не была... Голова ль ты моя удалая, До чего ж ты меня довела?
1923
ПАПИРОСНИКИ
Улицы печальные, Сугробы да мороз. Сорванцы отчаянные С лотками папирос. Грязных улиц странники В забаве злой игры, Все они — карманники, Веселые воры. Тех площадь — на Никитской, А этих — на Тверской. Стоят с тоскливым свистом Они там день-денской. Снуют по всем притонам И, улучив досуг, Читают Пинкертона За кружкой пива вслух. Пускай от пива горько, Они без пива — вдрызг. Все бредят Нью-Йорком, Всех тянет в Сан-Франциск. Потом опять печально Выходят на мороз Сорванцы отчаянные С лотками папирос.
<1923>
x x x
Грубым дается радость. Нежным дается печаль. Мне ничего не надо, Мне никого не жаль.
Жаль мне себя немного, Жалко бездомных собак. Эта прямая дорога Меня привела в кабак.
Что ж вы ругаетесь, дьяволы? Иль я не сын страны? Каждый из нас закладывал За рюмку свои штаны.
Мутно гляжу на окна. В сердце тоска и зной. Катится, в солнце измокнув, Улица передо мной.
А на улице мальчик сопливый. Воздух поджарен и сух. Мальчик такой счастливый И ковыряет в носу.
Ковыряй, ковыряй, мой милый, Суй туда палец весь, Только вот с эфтой силой В душу свою не лезь.
Я уж готов. Я робкий. Глянь на бутылок рать! Я собираю пробки - Душу мою затыкать.
<1923?>
|
|