1917 год
Стихотворения 1917 года
Нощь и поле, и крик петухов... С златной тучки глядит Саваоф. Хлесткий ветер в равнинную синь Катит яблоки с тощих осин.
Вот она, невеселая рябь С журавлиной тоской сентября! Смолкшим колоколом над прудом Опрокинулся отчий дом.
Здесь все так же, как было тогда, Те же реки и те же стада. Только ивы над красным бугром Обветшалым трясут подолом.
Кто-то сгиб, кто-то канул во тьму, Уж кому-то не петь на холму. Мирно грезит родимый очаг О погибших во мраке плечах.
Тихо-тихо в божничном углу, Месяц месит кутью на полу... Но тревожит лишь помином тишь Из запечья пугливая мышь.
<1917>
x x x
О край дождей и непогоды, Кочующая тишина, Ковригой хлебною под сводом Надломлена твоя луна.
За перепаханною нивой Малиновая лебеда. На ветке облака, как слива, Златится спелая звезда.
Опять дорогой верстовою, Наперекор твоей беде, Бреду и чую яровое По голубеющей воде.
Клубит и пляшет дым болотный... Но и в кошме певучей тьмы Неизреченностью животной Напоены твои холмы.
<1917>
x x x
Колокольчик среброзвонный, Ты поешь? Иль сердцу снится? Свет от розовой иконы На златых моих ресницах.
Пусть не я тот нежный отрок В голубином крыльев плеске, Сон мой радостен и кроток О нездешнем перелеске.
Мне не нужен вздох могилы, Слову с тайной не обняться. Научи, чтоб можно было Никогда не просыпаться.
<1917>
x x x
Не напрасно дули ветры, Не напрасно шла гроза. Кто-то тайный тихим светом Напоил мои глаза.
С чьей-то ласковости вешней Отгрустил я в синей мгле О прекрасной, но нездешней, Неразгаданной земле.
Не гнетет немая млечность Не тревожит звездный страх. Полюбил я мир и вечность Как родительский очаг.
Все в них благостно и свято, Все тревожное светло. Плещет рдяный мак заката На озерное стекло.
И невольно в море хлеба Рвется образ с языка: Отелившееся небо Лижет красного телка.
<1917>
x x x
Гляну в поле, гляну в небо - И в полях и в небе рай. Снова тонет в копнах хлеба Незапаханный мой край.
Снова в рощах непасеных Неизбывные стада, И струится с гор зеленых Златоструйная вода.
О, я верю — знать, за муки Над пропащим мужиком Кто-то ласковые руки Проливает молоком.
<1917>
x x x
Разбуди меня завтра рано, О моя терпеливая мать! Я пойду за дорожным курганом Дорогого гостя встречать.
Я сегодня увидел в пуще След широких колес на лугу. Треплет ветер под облачной кущей Золотую его дугу.
На рассвете он завтра промчится, Шапку-месяц пригнув под кустом, И игриво взмахнет кобылица Над равниною красным хвостом.
Разбуды меня завтра рано, Засвети в нашей горнице свет. Говорят, что я скоро стану Знаменитый русский поэт.
Воспою я тебя и гостя, Нашу печь, петуха и кров... И на песни мои прольется Молоко твоих рыжих коров.
1917
x x x
Где ты, где ты, отчий дом, Гревший спину под бугром? Синий, синий мой цветок, Неприхоженый песок. Где ты, где ты, отчий дом?
За рекой поет петух. Там стада стерег пастух, И светились из воды Три далекие звезды. За рекой поет петух.
Время — мельница с крылом Опускает за селом Месяц маятником в рожь Лить часов незримый дождь. Время — мельница с крылом.
Этот дождик с сонмом стрел В тучах дом мой завертел, Синий подкосил цветок, Золотой примял песок. Этот дождик с сонмом стрел.
1917
x x x
О матерь божья, Спади звездой На бездорожье, В овраг глухой.
Пролей, как масло, Власа луны В мужичьи ясли Моей страны.
Срок ночи долог. В них спит твой сын. Спусти, как полог, Зарю на синь.
Окинь улыбкой Мирскую весь И солнце зыбкой К кустам привесь.
И да взыграет В ней, славя день, Земного рая Святой младень.
1917
x x x
О пашни, пашни, пашни, Коломенская грусть, На сердце день вчерашний, А в сердце светит Русь.
Как птицы, свищут версты Из-под копыт коня. И брызжет солнце горстью Свой дождик на меня.
О край разливов грозных И тихих вешних сил, Здесь по заре и звездам Я школу проходил.
И мыслил и читал я По библии ветров, И пас со мной Исайя Моих златых коров.
<1917-1918>
x x x
Нивы сжаты, рощи голы, От воды туман и сырость. Колесом за сини горы Солнце тихое скатилось.
Дремлет взрытая дорога. Ей сегодня примечталось, Что совсем-совсем немного Ждать зимы седой осталось.
Ах, и сам я в чаще звонкой Увидал вчера в тумане: Рыжий месяц жеребенком Запрягался в наши сани.
1917
x x x
Я по первому снегу бреду, В сердце ландыши вспыхнувших сил. Вечер синею свечкой звезду Над дорогой моей засветил.
Я не знаю, то свет или мрак? В чаще ветер поет иль петух? Может, вместо зимы на полях Это лебеди сели на луг.
Хороша ты, о белая гладь! Греет кровь мою легкий мороз! Так и хочется к телу прижать Обнаженные груди берез.
О лесная, дремучая муть! О веселье оснеженных нив!... Так и хочется руки сомкнуть Над древесными бедрами ив.
1917
x x x
О верю, верю, счастье есть! Еще и солнце не погасло. Заря молитвенником красным Пророчит благостную весть. О верю, верю, счастье есть.
Звени, звени, златая Русь, Волнуйся, неуемный ветер! Блажен, кто радостью отметил Твою пастушескую грусть. Звени, звени, златая Русь.
Люблю я ропот буйных вод И на волне звезды сиянье. Благословенное страданье, Благословляющий народ. Люблю я ропот буйных вод.
1917
x x x
Песни, песни, о чем вы кричите? Иль вам нечего больше дать? Голубого покоя нити Я учусь в мои кудри вплетать.
Я хочу быть тихим и строгим. Я молчанью у звезд учусь. Хорошо ивняком при дороге Сторожить задремавшую Русь.
Хорошо в эту лунную осень Бродить по траве одному И сбирать на дороге колосья В обнищалую душу-суму.
Но равнинная синь не лечит. Песни, песни, иль вас не стряхнуть?.. Золотистой метелкой вечер Расчищает мой ровный путь.
И так радостен мне над пущей Замирающий в ветре крик: "Будь же холоден ты, живущий, Как осеннее золото лип".
<1917-1918>
x x x
О муза, друг мой гибкий, Ревнивица моя. Опять под дождик сыпкий Мы вышли на поля.
Опять весенним гулом Приветствует нас дол, Младенцем завернула Заря луну в подол.
Теперь бы песню ветра И нежное баю - За то, что ты окрепла, За то, что праздник светлый Влила ты в грудь мою.
Теперь бы брызнуть в небо Вишневым соком стих За отческую щедрость Наставников твоих.
О мед воспоминаний! О звон далеких лип! Звездой нам пел в тумане Разумниковский лик.
Тогда в веселом шуме Игривых дум и сил Апостол нежный Клюев Нас на руках носил.
Теперь мы стали зрелей И весом тяжелей... Но не заглушит трелью Тот праздник соловей.
И этот дождик шалый Его не смоет в нас, Чтоб звон твоей лампады Под ветром не погас.
1917
БАБУШКИНЫ СКАЗКИ
В зимний вечер по задворкам Разухабистой гурьбой По сугробам, по пригоркам Мы идем, бредем домой. Опостылеют салазки, И садимся в два рядка Слушать бабушкины сказки Про Ивана-дурака. И сидим мы, еле дышим. Время к полночи идет. Притворимся, что не слышим, Если мама спать зовет. Сказки все. Пора в постели... Но а как теперь уж спать? И опять мы загалдели, Начинаем приставать. Скажет бабушка несмело: "Что ж сидеть-то до зари?" Ну, а нам какое дело, - Говори да говори.
<1917>
x x x
Снег, словно мед ноздреватый, Лег под прямой частокол. Лижет теленок горбатый Вечера красный подол.
Тихо от хлебного духа Снится кому-то апрель. Кашляет бабка-старуха, Грудью склонясь на кудель.
Рыжеволосый внучонок Щупает в книжке листы. Стан его гибок и тонок, Руки белей бересты.
Выпала бабке удача, Только одно невдомек: Плохо решает задачи Выпитый ветром умок.
С глазу ль, с немилого ль взора Часто она под удой Поит его с наговором Преполовенской водой.
И за глухие поклоны С лика упавших седин Пишет им числа с иконы Божий слуга — Дамаскин.
<1917>
ЛЕБЕДУШКА
Из-за леса, леса темного, Подымалась красна зорюшка, Рассыпала ясной радугой Огоньки-лучи багровые.
Загорались ярким пламенем Сосны старые, могучие, Наряжали сетки хвойные В покрывала златотканые.
А кругом роса жемчужная Отливала блестки алые, И над озером серебряным Камыши, склонясь, шепталися.
В это утро вместе с солнышком Уж из тех ли темных зарослей Выплывала, словно зоренька, Белоснежная лебедушка.
Позади ватагой стройною Подвигались лебежатушки. И дробилась гладь зеркальная На колечки изумрудные.
И от той ли тихой заводи, Посередь того ли озера, Пролегла струя далекая Лентой темной и широкою.
Уплывала лебедь белая По ту сторону раздольную, Где к затону молчаливому Прилегла трава шелковая.
У побережья зеленого, Наклонив головки нежные, Перешептывались лилии С ручейками тихозвонными.
Как и стала звать лебедушка Своих малых лебежатушек Погулять на луг пестреющий, Пощипать траву душистую.
Выходили лебежатушки Теребить траву-муравушку, И росинки серебристые, Словно жемчуг, осыпалися.
А кругом цветы лазоревы Распускали волны пряные И, как гости чужедальние, Улыбались дню веселому.
И гуляли детки малые По раздолью по широкому, А лебедка белоснежная, Не спуская глаз, дозорила.
Пролетал ли коршун рощею, Иль змея ползла равниною, Гоготала лебедь белая, Созывая малых детушек.
Хоронились лебежатушки Под крыло ли материнское, И когда гроза скрывалася, Снова бегали-резвилися.
Но не чуяла лебедушка, Не видала оком доблестным, Что от солнца золотистого Надвигалась туча черная -
Молодой орел под облаком Расправлял крыло могучее И бросал глазами молнии На равнину бесконечную.
Видел он у леса темного, На пригорке у расщелины, Как змея на солнце выползла И свилась в колечко, грелася.
И хотел орел со злобою Как стрела на землю кинуться, Но змея его заметила И под кочку притаилася.
Взмахом крыл своих под облаком Он расправил когти острые И, добычу поджидаючи, Замер в воздухе распластанный.
Но глаза его орлиные Разглядели степь далекую, И у озера широкого Он увидел лебедь белую.
Грозный взмах крыла могучего Отогнал седое облако, И орел, как точка черная, Стал к земле спускаться кольцами.
В это время лебедь белая Оглянула гладь зеркальную И на небе отражавшемся Увидала крылья длинные.
Встрепенулася лебедушка, Закричала лебежатушкам, Собралися детки малые И под крылья схоронилися.
А орел, взмахнувши крыльями, Как стрела на землю кинулся, И впилися когти острые Прямо в шею лебединую.
Распустила крылья белые Белоснежная лебедушка И ногами помертвелыми Оттолкнула малых детушек.
Побежали детки к озеру, Понеслись в густые заросли, А из глаз родимой матери Покатились слезы горькие.
А орел когтями острыми Раздирал ей тело нежное, И летели перья белые, Словно брызги, во все стороны.
Колыхалось тихо озеро, Камыши, склонясь, шепталися, А под кочками зелеными Хоронились лебежатушки.
<1917>
x x x
К теплому свету, на отчий порог, Тянет меня твой задумчивый вздох.
Ждут на крылечке там бабка и дед Резвого внука подсолнечных лет.
Строен и бел, как березка, их внук, С медом волосьев и бархатом рук.
Только, о друг, по глазам голубым - Жизнь его в мире пригрезилась им.
Шлет им лучистую радость во мглу Светлая дева в иконном углу.
С тихой улыбкой на тонких губах Держит их внука она на руках.
<1917>
x x x
Есть светлая радость под сенью кустов Поплакать о прошлом родных берегов И, первую проседь лаская на лбу, С приятною болью пенять на судьбу. Ни друга, ни думы о бабьих губах Не зреет в ее тихомудрых словах, Но есть в ней, как вера, живая мечта К незримому свету приблизить уста. Мы любим в ней вечер, над речкой овес, - И отроков резвых с медынью волос. Стряхая с бровей своих призрачный дым, Нам сладко о тайнах рассказывать им. Есть нежная кротость, присев на порог, Молиться закату и лику дорог. В обсыпанных рощах, на сжатых полях Грустит наша дума об отрочьих днях. За отчею сказкой, за звоном стропил Несет ее шорох неведомых крыл... Но крепко в равнинах ковыльных лугов Покоится правда родительских снов.
<1917>
x x x
Не от холода рябинушка дрожит, Не от ветра море синее кипит.
Напоили землю радостью снега, Снятся деду иорданские брега.
Видит в долах он озера да кусты, Чрез озера перекинуты мосты.
Как по мостику, кудряв и желторус, Бродит отрок, сын Иосифа, Исус.
От восхода до заката в хмаре вод Кличет утиц он и рыбешек зовет:
"Вы сходитесь ко мне, твари, за корму, Научите меня разуму-уму".
Как по бережку, меж вымоин и гор, Тихо льется их беседа-разговор.
Мелка рыбешка, сплеснувшись на песок, Подает ли свой подводный голосок:
"Уж ты, чадо, мило дитятко, Христос, Мы пришли к тебе с поклоном на допрос
Ты иди учись в пустынях да лесах; Наша тайна отразилась в небесах".
<1917>
x x x
Заря над полем — как красный тын. Плывет на тучке превечный сын.
Вот вышла бабка кормить цыплят. Горит на небе святой оклад.
— Здорово, внучек! — Здорово, свет! — Зайди в избушку. — А дома ль дед?
— Он чинит невод ловить ершей. — А много ль деду от роду дней?
— Уж скоро девять десятков зим. - И вспорхнул внучек, как белый дым.
С душою деда поплыл в туман, Где зреет полдень незримых стран.
<1917>
x x x
Небо ли такое белое Или солью выцвела вода? Ты поешь, и песня оголтелая Бреговые вяжет повода.
Синим жерновом развеяны и смолоты Водяные зерна на муку. Голубой простор и золото Опоясали твою тоску.
Не встревожен ласкою угрюмою Загорелый взмах твоей руки. Все равно — Архангельском иль Умбою Проплывать тебе на Соловки.
Все равно под стоптанною палубой Видишь ты погорбившийся скит. Подпевает тебе жалоба Об изгибах тамошних ракит.
Так и хочется под песню свеситься Над водою, спихивая день... Но спокойно светит вместо месяца Отразившийся на облаке тюлень.
1917
РАЗБОЙНИК
Стухнут звезды, стухнет месяц, Стихнет песня соловья, В чернобылье перелесиц С кистенем засяду я.
У реки под косогором Не бросай, рыбак, блесну, По дороге темным бором Не считай, купец, казну!
Руки цепки, руки хватки, Не зазря зовусь ухват: Загребу парчу и кадки, Дорогой сниму халат.
В темной роще заряница Чешет елью прядь волос; Выручай меня, ножница: Раздается стук колес.
Не дознаться глупым людям, Где копил — хранил деньгу; Захотеть — так все добудем Темной ночью на лугу!
<1917>
x x x
Свищет ветер под крутым забором, Прячется в траву. Знаю я, что пьяницей и вором Век свой доживу. Тонет день за красными холмами, Кличет на межу. Не один я в этом свете шляюсь, Не один брожу. Размахнулось поле русских пашен, То трава, то снег, Все равно, литвин я иль чувашин, Крест мой как у всех. Верю я, как ликам чудотворным, В мой потайный час. Он придет бродягой подзаборным, Нерушимый Спас. Но быть может, в синих клочьях дыма Тайноводных рек Я пройду его с улыбкой пьяной мимо, Не узнав навек. Не блеснет слеза в моих ресницах, Не вспугнет мечту. Только радость синей голубицей Канет в темноту. И опять, как раньше, с дикой злостью Запоет тоска... Пусть хоть ветер на моем погосте Пляшет трепака.
<1917>
О РОДИНА!
О родина, о новый С златою крышей кров, Труби, мычи коровой, Реви телком громов.
Брожу по синим селам, Такая благодать, Отчаянный, веселый, Но весь в тебя я, мать.
В училище разгула Крепил я плоть и ум. С березового гула Растет твой вешний шум.
Люблю твои пороки, И пьянство, и разбой, И утром на востоке Терять себя звездой.
И всю тебя, как знаю, Хочу измять и взять, И горько проклинаю За то, что ты мне мать.
<1917>
|